Неточные совпадения
— Не намочить ли и тебе голову и не лечь ли тебе тоже в постель, — обратился к Григорию Алеша. — Мы здесь за ним посмотрим;
брат ужасно больно
ударил тебя… по голове.
Брат ночью дочитывал роман, и я слышал опять, как он то хохотал, то в порыве гнева
ударял по столу кулаком…
Придя как-то к
брату, критик читал свою статью и, произнося: «я же говорю: напротив», — сверкал глазами и энергически
ударял кулаком по столу… От этого на некоторое время у меня составилось представление о «критиках», как о людях, за что-то сердитых на авторов и говорящих им «все напротив».
И
ударил так, что на теле сразу загорелась, вспухла красная полоса, а
брат протяжно завыл.
— Нет,
брат, с золотом шабаш!.. Достаточно… Да потом я тебе скажу, Акинфий Назарыч: дураки мы… да. Золото у нас под рылом, а мы его по лесу разыскиваем… Вот давай
ударим ширп у тебя в огороде, вон там, где гряды с капустой. Ей-богу… Кругом золото у вас, как я погляжу.
Голова Матюшки сделала отрицательное движение, а его могучее громадное тело отодвинулось от змея-искусителя. Землянка почти зашевелилась. «Ну нет,
брат, я на это не согласен», — без слов ответила голова Матюшки новым, еще более энергичным движением. Петр Васильич тяжело дышал. Он сейчас ненавидел этого дурака Матюшку всей душой. Так бы и
ударил его по пустой башке чем попадя…
Это слово точно придавило Макара, и он бессильно опустился на лавку около стола. Да, он теперь только разглядел спавшего на лавке маленького духовного
брата, — ребенок спал, укрытый заячьей шубкой. У Макара заходили в глазах красные круги, точно его
ударили обухом по голове. Авгарь, воспользовавшись этим моментом, выскользнула из избы, но Макар даже не пошевелился на лавке и смотрел на спавшего ребенка, один вид которого повернул всю его душу.
— Да, — и Лизавете Егоровне тоже… Ей,
брат, еще что, — я ей еще вот что привез! — воскликнул Помада, вскакивая и
ударяя рукою по большой связке бумаги.
— А как мне-то,
брат, жаль, я тебе скажу, — подхватил и Живин, почти с неистовством
ударяя себя в грудь, — просто я теперь не живу, а прозябаю, как животное какое!
— Ну, так послушай же, — говорит, — теперь же стань поскорее душе моей за спасителя; моих, — говорит, — больше сил нет так жить да мучиться, видючи его измену и надо мной надругательство. Если я еще день проживу, я и его и ее порешу, а если их пожалею, себя решу, то навек убью свою душеньку… Пожалей меня, родной мой, мой миленый
брат;
ударь меня раз ножом против сердца.
Всю как есть эту ночь он меня этак пугал, а утром, чуть
ударили в первый колокол к заутрене, я поскорее вскочил и бегу, чтоб пожаловаться настоятелю, а меня встречает звонарь,
брат Диомид, и говорит...
Когда она говорила о
брате и особенно о том, что он против воли maman пошел в гусары, она сделала испуганное лицо, и все младшие княжны, сидевшие молча, сделали тоже испуганные лица; когда она говорила о кончине бабушки, она сделала печальное лицо, и все младшие княжны сделали то же; когда она вспомнила о том, как я
ударил St.
— Батька! — сказал он,
ударив его широкою лапой по плечу, — пробазарил ты свою голову, стал нашим
братом; так выпьем вместе да поцелуемся!
— Хитер же ты,
брат! — перебил Перстень,
ударив его по плечу и продолжая смеяться, — только меня-то напрасно надувать вздумал! Садись с нами, — прибавил он, придвигаясь к столу, — хлеб да соль! На тебе ложку, повечеряем; а коли можно помочь князю, я и без твоих выдумок помогу. Только как и чем помочь? Ведь князь-то в тюрьме сидит?
— Зачем? — воскликнул Никон, встряхнув кудрями. — Пускай её, это даже интересно — как она ищет места, куда больней
ударить! Эх,
брат, не всё ли равно, кто в могилу опрокинет? Уж пускай лучше ловкая рука!
— Ну что,
брат Евграф Ларионыч, что там, у вас, нового? — спросил дядя и крепко
ударил его по плечу, заметив, что мнительный старик уже подслушивал наш разговор.
— Да и поляки-то,
брат, не скоро его забудут, — сказал стрелец,
ударив рукой по своей сабле. — Я сам был в Москве и поработал этой дурою, когда в прошлом марте месяце, помнится, в день святого угодника Хрисанфа, князь Пожарский принялся колотить этих незваных гостей. То-то была свалка!.. Мы сделали на Лубянке, кругом церкви Введения божией матери, засеку и ровно двое суток отгрызались от супостатов…
— Меня,
брат, как кирпичом по голове
ударило… Верку жаль… Что делать?
— Братцы! Еще разик
ударьте! — упрашивал Савоська. — По стакану на
брата… Ей, Порша, подноси! Только не вылезайте из воды, а то простоим у огрудка ночь, воду опустим, кабы совсем не омелеть.
— Баба,
брат, так баба. Дай бог хоть всякому такую, — отвечал кузнец,
ударив шутя жену ладонью пониже пояса.
Это настолько крепко
ударило Артамонова, что он даже не спросил: почему? Оскорблённый, ушёл и несколько недель не ходил к
брату, не разговаривал с Мироном, встречая его на фабрике.
Он поднял глаза, с минуту молча смотрел на
брата, пристально, снизу вверх. И медленно, как большую тяжесть, поднимал посох, как бы намереваясь
ударить им кого-то. Горбун встал, бессильно опустил голову, осеняя людей крестом, но, вместо молитвы, сказал...
Обрызган кровью моего отца,
Он моего еще зарезал
братаИ хвалится убийством предо мной!
И не расступится под ним земля?
И пламя не пожрет его? Гром божий,
Ударь в него! Испепели его!
Чем энергичнее дергал его Ничипоренко за ухо и чем деликатнее и нежнее убеждал его Бенни, говоря: «Вы нездоровы, вы поезжайте домой», тем младший
брат орал ожесточеннее, доходя до визгов, воплей и рева. Ничипоренко зажал ему рукою рот, тот укусил его за руку. Под влиянием боли и досады вообще скорый на руку Ничипоренко
ударил младшего
брата укушенною им рукою по губам. Младший
брат взревел, как будто его перерезали.
— Эх ты! — воскликнул тот,
ударив мужика по плечу. — Прямой ты,
брат, деревенщина, пра, деревенщина; борода у те выросла, а ума не вынесла; ну, статочно ли дело? Сам порассуди, кому тут увести? Ведь здесь дворник есть, ворота на ночь запирают; здесь не деревня, как ты думаешь. Знамо дело, долго ли до греха, коли не смотреть, на то, вишь, и двор держат, а ты думаешь, для чего?..
А перед тем, как
ударить к заутрене, подойдёт ко мне молчаливый
брат Никодим, разбудит, тихонько коснувшись головы, и скажет...
И ученик провозглашал:"помни день субботний…"и прочее, слово за словом, медленно; а пан Кнышевский полагал шуйцею
брата Петра на ослон, а десницею
ударял розгою, и не по платью, а в чистоту…
ударял же по расположению своему к ученику — или во всю руку или слегка; а также или сыпал удары часто, или отпускал их медленно.
— Вот оно дело какое! И верно, что лучше бросить… Займись делом, оно,
брат, тоже по голове-то
ударит не хуже настойки… А скажи ты мне вот что: за что тебя сюда-то уперли?
Яковлев
ударил себя кулаком в грудь (это был любимый его жест) и сказал, обращаясь к Шушерину: «Да,
брат, это Этна, в которой много кипит огня.
— Нет,
брат, не забуду. Поздно забывать. Видишь, он меня в лицо
ударил, в кровь разбил. Пока жив, не забуду, не оставлю так. Учить их надо, кровопийцев…
Прошла неделя. Раз Половецкий возвратился в свою комнату после всенощной и пришел в ужас. Его котомка была распакована, а кукла валялась на полу. Он даже побелел от бешенства, точно кто его
ударил по лицу. Не было никакого сомнения, что все это устроил
брат Ираклий Половецкий вне себя бросился разыскивать
брата Павлина и сообщил ему о случившемся.
— Радость-то, радость-то какая… — шептал
брат Павлин, ускоряя шаг. — Это
брат Герасим звонит. Он у нас один это понимает. Кажется, чего проще
ударить в колокол, а выходит то, да не то…
Брат Герасим не совсем в уме, а звонить никто лучше его не умеет.
Что ж оно такое?» — и, упираясь, делая усилия, чтобы высвободиться из рук Якова, нечаянно ухватился за его рубаху около шеи и порвал воротник, а Аглае показалось, что это он хочет бить Якова, она вскрикнула, схватила бутылку с постным маслом и изо всей силы
ударила ею ненавистного
брата прямо по темени.
— Погоди! — тихо говорит Гнедой, протягивая к нему руку. — Конечно, я пью… Отчего? До войны ведь не пил, то есть выпивал, но чтобы как теперь — этого не было! Жалко мне себя!
Ударило,
брат, меня в сердце и в голову… Но я — брошу вино, ежели что!
Андрей. А вот,
брат Вася, и разгадка всему этому: полюбил я твою сестру, и по рукам мы
ударили — так ведь?..
Правда, для широкой деятельности нет у нас открытого поприща; правда, наша жизнь проходит в мелочах, в плутнях, интрижках, сплетнях и подличанье; правда, наши гражданские деятели лишены сердца и часто крепколобы; наши умники палец об палец не
ударят, чтобы доставить торжество своим убеждениям, наши либералы и реформаторы отправляются в своих проектах от юридических тонкостей, а не от стона и вопля несчастных
братьев.
— Бабушка! Не у тебя деньги! — воскликнул Топорков. — Я знаю, у кого деньги, ну, бог с ним! Меня продали, бог с ним. Иосифа
братья тоже продали, бог с ним. Не надо мне денег! — заключил гуляка и потом,
ударив себя в грудь, запел...
Трапеза кончилась, отец будильник с отцом чашником собрали посуду, оставшиеся куски хлеба и соль. Игумен
ударил в кандию, все встали и, стоя на местах, где кто сидел, в безмолвии прослушали благодарные молитвы, прочитанные канонархом. Отец Михаил благословил
братию, и все попарно тихими стопами пошли вон из келарни.
В барыне взыграла барская кровь. Она забыла, что Семен
брат Степана, забыла свою благовоспитанность, всё на свете и
ударила по щеке Семена.
— Нет, честное слово — пойду: если все пойдут, так и я пойду. Но помни,
брат Меркул, — заключил он, остановясь и схватив обе мои руки, — помни, что мы все-таки товарищи, и если мы встретимся друг с другом с оружием в руках в бою, я закричу: «Скачи мимо!» и тебя не
ударю.
— Нет, ты, я вижу, спятил! — решил jeune-premier. — Вот что,
брат… Первым делом ложись, потом выпей коньяку с чаем, чтоб в пот
ударило. Ну, и касторки, конечно. Постой, где бы коньяку взять?
— Был сейчас у его сиятельства, — говорит он, заикаясь, регенту. — Образованный господин, с деликатными понятиями… Но, тово… обидно,
брат… В каком часу, говорю, ваше сиятельство, прикажете завтра к литургии
ударить? А они мне: «Когда знаете… Только нельзя ли как-нибудь поскорее, покороче… без певчих». Без певчих! Тово, понимаешь… без певчих…
— Вечно ты с сомнениями. Сказано: в иске Акимовой отказать. Ловко,
брат, — обратился он к Вале и добавил строго-официальным тоном,
ударяя на букву о: — И возложить на нее судебные и за ведение дела издержки.
— И
ударю тебя, и изругаю, и как не надо хуже высрамлю, — сказала, возвышая голос и на этот раз непритворно сердясь, Платонида Андревна. — Что это в самом деле за наказание! Ничего, балбеска этакой, не делает; на пильню его калачом не заманишь, торговле не учится, с пристани все норовит как бы ему домой скорей; да еще теперь что себе, мерзавец, вообразил? Голова б у другого треснула такое подумать. Иди ты, негодный, прочь! — крикнула она, размахнувшись на Авенира чашкой. — Прочь; а то сейчас
брата крикну!